Строительство социализма в СССР в 1920—1930 годы

 В конце февраля 1917 года в России произошла буржуазно-демократическая революция. Царское самодержавие было низложено. Сформировалось буржуазное Временное правительство и параллельно с ним был создан Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Февральская революция, как и революция 1905 года, вызвала у колониальных народов Российской империи активное национально-освободительное движение, пробудила у них стремление к национальной организации и определению своей государственности. В такой обстановке В.И.Ленин, ставивший задачу превращения буржуазно-демократической революции в социалистическую, завоевания всей полноты власти, придавал огромное значение привлечению на сторону большевиков всех сил национальных движений1.
Крушение Советского Союза стало не только концом семидесятилетней истории многонациональной коммунистической империи, но и заключительным актом более чем четвертьвековой истории полиэтнической Российской империи. Поэтому объяснения, ограничивающие распад СССР кризисом социалистической системы и не учитывающие наследие Российской империи, представляются слишком поверхностными. В более широкой перспективе падение Советского Союза предстает частью универсального процесса заката полиэтнических империй и их расщепления на национальные государства в рамках процесса деколонизации.
Книга профессора Гарвардского университета Терри Мартина2 «Affirmative Action Empire» посвящена сталинской национальной политике, проводившейся в СССР в 1923—1939 гг. Этот современный американский термин используют для определения политики предоставления льгот этническим группам, которые в прошлом пострадали от дискриминации. Такая политика повсеместно распространена во всем мире и известна под разными названиями: «компенсирующая дискриминация», «преференциальная политика», «позитивная деятельность», «позитивная дискриминация». Зачастую она сопутствует деколонизации. Советский Союз стал первой в мировой истории страной, где были разработаны программы положительной деятельности для национальных меньшинств, и до сих пор еще ни одна страна не сравнялась с ним по их масштабности3. Помимо них Советский Союз осуществлял и более масштабные программы положительной деятельности в области классовой политики, и значительно менее решительные программы в области гендерной политики4. В результате подавляющее большинство советских граждан получило право на те или иные льготы. Положительная деятельность пронизывала собой весь Советский Союз на раннем этапе его существования и была одной из его характерных черт.
Вводя в оборот понятие «империя положительной деятельности», Терри Мартин фиксирует парадоксальную природу многонационального Советского государства — чрезвычайно агрессивного, централизованного и сильного, организованного, с формальной точки зрения, как федерация суверенных наций; государства, которое, став преемником распавшейся Российской империи, не только вернуло себе большинство бывших национальных пограничных территорий, но и систематически создавало и укрепляло входящие в его состав нерусские нации даже там, где их практически не существовало. В 1967 году Алек Ноув и Дж.А.Ньюф ломали голову над загадкой государства, которое, судя по всему, предоставляло привилегии своим восточным окраинам, но в то же время держало их в подчинении.
Марк Бэсинджер обратил внимание и на неправомерность общепринятого и широко распространенного тезиса, будто Советский Союз (точно так же, как до него империя Габсбургов и Оттоманская империя) распался потому, что был империей. В данном случае логика такова: в современном мире империи распадаются по своим национальным границам; Советский Союз распался по своим национальным границам; следовательно, Советский Союз был империей; следовательно, будучи империей, Советский Союз был обречен на распад по своим национальным границам5. Однако, продолжает рассуждать Бэсинджер, именно потому, что существует широко распространенный тезис о том, что в современном мире империи обречены, империя и является очень важной субъективной категорией. И чем сильнее граждане воспринимают свое государство как империю (а самих себя — как ее подданных), тем более серьезная опасность угрожает его долговечности и жизнеспособности. Ленин и Сталин очень хорошо понимали, как это опасно — именоваться империей в эпоху национализма. И в результате Советский Союз стал первым в мире многонациональным государством, который заявил о себе как об антиимпериалистическом государстве. Советский Союз не был безразличен к слову «империя»: это слово отвергли со всей определенностью.
Советский Союз недвусмысленно отверг само понятие государствообразующей нации. Но, несмотря на это, русские в существенном смысле так и остались государствообразующей нацией Советского Союза. Если бы Ленин прожил дольше и имел возможность написать теоретический труд о своем творении, то он мог назвать его так: «Советский Союз как высшая стадия империализма»6.
Советский Союз не был ни федерацией, ни моноэтническим государством. Оригинальность советской политики заключалась в том, что она поддерживала внешние формы существования национальных меньшинств — культуру, язык, элиты, территории в гораздо большей степени, чем национального большинства — русских. Таким образом, большевики пытались объединить требования националистов с требованиями социалистов, ставивших своей целью создание экономически и политически единого государства.
Империя положительной деятельности никогда не была самоценной, независимой целью большевиков. Нет, она являлась стратегией, созданной для того, чтобы предотвратить возникновение потенциальной опасности — национализма нерусских народов, а также достичь других важных большевистских целей, каковыми являлись индустриализация, национализация средств производства, ликвидация рынка, коллективизация сельского хозяйства, построение социализма и его экспорт за границу. По мнению большинства рядовых большевиков, основной задачей партии являлось распространение интернационализма, а не поддержка обособленных национальных идентичностей. А потому почти все аналитики согласны с тем, что большинство членов партии не поняли советской национальной политики. Более того, партийному руководству было хорошо известно, что большинство русских членов партии относились к новой национальной политике с неприязнью.
В 1923 году Г.Е.Зиновьев утверждал, что многие члены партии все еще выражают подобные настроения, говоря: «Еще Карл Маркс в “Коммунистическом манифесте” сказал, что пролетарии не имеют отечества»7. Новая национальная политика считалась по преимуществу «временным неизбежным злом». Ее неохотно принимали как одну из многочисленных неприятных «кратковременных» «уступок», связанных с новой экономической политикой (НЭПом). Эта точка зрения была столь широко распространена, что татарский коммунист Саид-Галиев обратился с запросом к Ленину и получил от него официальное опровержение таких представлений. Ленин заявил, что национальные респуб­лики будут существовать «еще долго».
Кроме того, возражая Пятакову и Бухарину и сославшись на то, что башкиры по-прежнему относятся к великороссам как к угнетателям, Ленин заявил, что «надо дождаться развития данной нации, дифференциации пролетариата от буржуазных элементов, которая неизбежна... ибо все страны — на пути от Средневековья к буржуазной демократии или от буржуазной — к пролетарской демократии. Это — путь совершенно неизбежный»8. А поскольку основное внимание большевиков Ленин привлек к «отсталым» восточным национальностям Советского Союза, то консолидацию национальной государственности стали связывать с исторически поступательным процессом. Своего апогея эта тенденция достигнет во время культурной революции, когда советская пропаганда будет кичиться тем, что на Крайнем Севере тысячелетний процесс национального становления удалось пройти в сжатые сроки, всего за десятилетие9. Таким образом, формирование наций стало считаться и неизбежной, и позитивной стадией в процессе модернизации Советского Союза, такова была модернизационная предпосылка. Национальная стадия развития человечества приобрела позитивный смысл, поскольку теперь она стала связана не только с капитализмом, но и с модернизацией в целом.
Озабоченность Ленина великорусским шовинизмом привела к возникновению ключевого принципа советской национальной политики. Эта концепция стала частью стереотипной большевистской риторики как объяснение различия между «наступательным» великодержавным национализмом и «оборонительным» местным национализмом, причем последний стали считать оправданной реакцией на первый. А это представление, в свою очередь, привело к утверждению принципа главной опасности, то есть положения о том, что великодержавный (или, иногда, — великорусский) шовинизм более опасен, чем местный национализм. Такова предпосылка формирования большевистских представлений по национальному вопросу, основанная на убежденности в антиколониальном характере националистических движений.
Таким образом, марксизм, модернизация и колониализм стали теоретической основой национальной политики, которую Ленин и Сталин навязали сопротивлявшейся большевистской партии, утвердив ее в ряде резолюций на съездах партии в 1919, 1921 и 1923 гг.10 Их аргументация была в общих чертах следующей. Национализм — это идеология, маскирующая свою суть, законные классовые интересы выражаются ею не в адекватном социалистическом движении на классовой основе, а в виде надклассового национального движения. Национальная идентичность не является изначальным, примордиальным свойством общества, а скорее представляет собой неизбежный побочный продукт развития современного капиталистического и досоциалистического мира, и через эту стадию развития человечество должно пройти, прежде чем возникнет зрелое интернациональное социалистическое общество. А поскольку национальная идентификация — это реально существующее явление современного мира, национализм угнетаемых нерусских народов выражает не только замаскированный классовый протест, но и законное негодование национальных меньшинств против угнетающего великодержавного шовинизма господствующей русской нации. Следовательно, ни национализм, ни поиск национальной идентичности не могут быть однозначно осуждены как явления реакционные. Некоторые национальные требования — национальные по форме — являются законными и должны быть удовлетворены для того, чтобы расколоть надклассовый национальный альянс. Такая политика ускорит классовую дифференциацию и, следовательно, позволит партии заручиться поддержкой нерусского пролетариата и крестьянства, которые помогут ей осуществлять социалистическую программу. А когда нациям будут предоставлены различные формы государственности, национализм будет побежден.
В резолюциях партийных форумов 1923 года11 утверждалось, что Советское государство будет максимально поддерживать те формы национального устройства, которые не входят в противоречие с существованием унитарного централизованного государства. А это означало, что власти готовы оказать поддержку следующим четырем «формам» существования наций: национальным территориям, языкам, элитам и культурам.
Ещё 10 октября 1920 года Сталин опубликовал в «Правде» статью, в которой о советской политике коренизации впервые заявлялось официально: «Необходимо, чтобы все советские органы на окраинах, суд, администрация, органы хозяйства, органы непосредственной власти (а также и органы партии) составлялись по возможности из местных людей, знающих быт, нравы, обычаи, язык местного населения»12.
Центральным положением резолюций 1923 г. было утверждение необходимости развития национальных языков и создания национальных элит, которые рассматривались как единая политика. На каждой национальной территории язык титульной национальности должен был получить статус официального государственного языка. Национальные элиты, пройдя подготовку, должны были выдвигаться на руководящие должности в партии, органах управления, промышленности и народном образовании каждой национальной территории. Вскоре эта политика получила название «коренизация» и заняла центральное место в советской национальной политике. Лучшим синонимом слова «коренизация» является «индигенизация» (отуземливание, аборигенивание). Оно образовано не от самого слова «корень», а от прилагательного с этим корнем — «коренной», употребляемого в словосочетании «коренной народ». Создание большевиками этого неологизма — «коренизация» — стало частью их деколонизационной риторики, которая последовательно поддерживала притязания местного населения, ставя их выше интересов «пришлых элементов». В национальных республиках проводимая политика называлась по имени титульной национальности: «украинизация», «узбекизация», «ойротизация» и т.д.
О коренизации говорилось как о самом главном пункте программы советской национальной политики. При этом в соответствии с той в высшей степени психологизированной характеристикой национализма, которую давали Ленин и Сталин, особо подчеркивалось субъективное воздействие коренизации. Благодаря ей советская власть должна была стать «родной», «близкой», «народной» и «понятной». Она должна была отвечать позитивным психологическим потребностям национализма: «[Нерусские] массы должны увидеть, что советская власть и ее органы являются делом их собственных усилий, воплощением их желаний». Кроме того, она должна лишить оснований негативные психологические опасения, связанные с восприятием власти чужаков: «Советская власть, до последнего времени (до апреля 1923 года) являвшаяся властью русской, станет властью не только русской, но и междунациональной, родной для крестьян ранее угнетенных национальностей». Родные языки сделают советскую власть понятной, а местные кадры, знающие «нравы, обычаи, быт» местного населения, будут способствовать тому, чтобы советская власть казалась своей, коренной, а не навязанной извне имперской властью русских13.
Советская политика была направлена на систематическое развитие характерной национальной идентичности и национального самосознания нерусских народов СССР. А для этого не только создавались национальные территории, которые управлялись национальными элитами, использующими свои национальные языки, но и активно пропагандировались символические признаки национальной идентичности: фольклор, музеи, национальная одежда и кухня, стиль, опера, поэты, «прогрессивные» исторические события и произведения классической литературы. Цель заключалась в том, чтобы обеспечить мирное сосуществование различных национальных культур с зарождающейся общесоюзной социалистической культурой, которой предстояло прийти на смену национальным культурам. Национальные культуры нерусских народов предстояло деполитизировать путем проявления показного, нарочитого уважения к ним.
Можно сравнить проводившуюся Советами политику со знаменитой схемой Мирослава Гроха, согласно которой становление национализма среди «малых» народов Восточной Европы, не имевших государственности, совершалось в три этапа. Для первого этапа характерен интерес элиты к фольклору и народной культуре, не связанный с политикой (этап «А»); для второго этапа — консолидация националистической элиты, стремящейся к созданию моноэтнического государства (этап «Б»); для третьего — возникновение националистического движения, пользующегося массовой поддержкой народа (этап «В»). Советское государство возглавило движение на всех этих трех этапах: оно предоставило право голоса национальным культурам, создало национальные элиты и распространяло национальное сознание среди масс населения. Более того, оно осуществляло меры, соответствовавшие этапу «Г» и характерные для новообразованных моноэтнических государств: оно ввело новые государственные языки и создало новые правящие элиты.
Коммунистическая партия взяла на вооружение «“позитивную” (положительную) деятельность буржуазии», которую Ленин критиковал в 1913 году. Однако, по Гроху, положительная деятельность советской власти была направлена не на национальное большинство, а наоборот, только на национальные меньшинства. Большевики высмеивали буржуазные правительства за то, что они поддерживали только формальное «правовое равенство», но при этом не предпринимали никаких реальных действий, чтобы достичь «фактического равенства». Именно таким, крайне подозрительным, отношением к нейтралитету в борьбе культур и объясняется одна из самых поразительных особенностей советской национальной политики — решительное неприятие даже естественной ассимиляции народов. Согласно новой концепции, благодаря исторической силе русской национальной культуры нейтралитет неизбежно привел бы к ассимиляции нерусских народов. Чтобы защитить национальную культуру нерусских народов, требовалось начать положительную деятельность.
Советская национальная политика началась с образования национальных территорий. Еще в марте 1918 года было объявлено о намерении создать Татаро-Башкирскую республику. А через два месяца нечто подобное пообещали создать и в Туркестанской области. Однако в реальности, в силу чрезвычайных обстоятельств Гражданской войны, первая национальная республика (Башкирская АССР) была создана лишь в марте 1919 года, но зато вскоре после этого стремительно образовалось великое множество автономных республик, автономных областей и трудовых коммун.
Однако, конструктивные действия в интересах одной национальности, разумеется, предполагают разрушительные действия по отношению к другим. В случае Советского Союза, власти которого предполагали оказать поддержку всем нерусским народам, основную тяжесть дискриминации несли на себе одни только русские.
Советское правительство по традиции разделило население страны на две основные категории — восточные и западные национальности, причем их противопоставление друг другу учитывало не столько географическое положение народов, сколько уровень развития, то есть оно было девелопментальным. Привилегии, предоставляемые той или иной нации, объяснялись двумя причинами. Во-первых, индигенностью, то есть местным происхождением («коренностью»), чем могли воспользоваться все нерусские народы, а во-вторых, «культурной отсталостью», распространявшейся только на те народы, которые были признаны отстающими в экономическом и культурном развитии, «девелопментально» отсталыми. В результате бурных споров культурно отсталыми признали подавляющее большинство советских национальностей. Из всех больших титульных национальностей Советского Союза к числу «развитых» отнесли только русских, украинцев, грузин, армян, евреев и немцев, объединив их в одну общую категорию «западных национальностей».
И на советском Востоке, и на советском Западе проводилась одна и та же политика, однако в ее осуществлении имелись значительные различия. Главной проб­лемой на Востоке был недостаток грамотных, образованных коренных жителей, и потому политический акцент делался на положительной деятельности в области образования и трудоустройства с целью создания национальных элит. Подготовка кадров требовала денег, и потому восточные республики зависели от финансовой помощи центра гораздо больше, чем западные. В наибольшей степени эта помощь оказывалась в годы первой пятилетки (1928—1932) и сопровождалась внедрением мощной «девеломенталистской» идеологии. Особенно быстрыми темпами этот прогресс шел во времена НЭПа (1923—1928), потому что позднее, в годы первой пятилетки, террор и усиление централизации его затормозили.
Категория «культурная отсталость», равно как и категория «индигенность», были связаны с деколонизационной программой большевиков, поскольку считалось, что царский колониальный гнет значительно усилил культурную отсталость национальных регионов14.
Многие восточные национальности воспринимали коренизацию буквально как деколонизацию и, как это видно из перехваченных писем, стали относиться к русским как к временному и нежелательному элементу. А русские, как представители ранее господствовавшей национальности, были сильно возмущены утратой своего прежнего статуса. Кроме того, в большинстве случаев во время Гражданской войны местное русское население поддерживало большевиков, тогда как местное население в лучшем случае сохраняло нейтралитет. А потому, когда плоды революции достались местному населению, русские почувствовали себя обманутыми.
Во время своего двухмесячного отпуска осенью 1928 года Сталин интенсивно работал над большой статьей по национальной политике. Он запросил и получил от своего личного секретаря Товстухи десятки работ по национальному вопросу, включая все, что когда-либо писал по этому вопросу Ленин. В феврале 1929 года у него уже был готов черновик статьи с опровержением «широко распространенного мнения», что «период перехода от капитализма к социализму... является периодом ликвидации наций, периодом отмирания национальных культур и национальных языков. Я решительно оспариваю это широко распространенное мнение, которое не имеет ничего общего с марксизмом»15.
Присущие социалистическому наступлению централизация и этатизм привели к тому, что власти все больше и больше стали полагаться на русских и доверять русским как тому народу, который более других отождествлялся с центром государства. Противодействие требованиям центра (в частности, противодействие украинцев употреблению русского языка работниками всесоюзных органов) все больше и больше воспринималось как противодействие русским. Вторым источником русского национализма была внешняя политика. По мере того как Советский Союз постепенно отказывался от применения Пьемонтского принципа16 и начинал придерживаться оборонительного внешнеполитического курса, трансграничные этнические связи нерусских народов СССР казались все более и более опасными. И выражением этих опасений стал террор времен культурной революции. А русские, как центральная советская нация, имели таких внешних связей меньше всех. В-третьих, наиболее яростное и насильственное сопротивление коллективизации было оказано в национальных регионах Советского Союза. В результате русские опять-таки оказались наиболее надежной нацией. По мере постепенного отказа от мобилизующей стратегии классовой борьбы, которая была присуща революции сверху, происходило усиление государственной пропаганды русского национализма.
В конце 1932 года усиливавшаяся тревога центральных властей по поводу коренизации была связана с надвигавшимся голодом. В результате это привело к возникновению национальной интерпретации кризиса хлебозаготовок. К осени 1932 года советская власть отказалась от коренизации. Во-первых, национал-уклонизм вызвал опасение, что межгосударственные этнические связи могут быть использованы для подрыва единства наций в СССР. Возникновение радикального национализма в Восточной Европе, и прежде всего в Германии, усилило эти опасения, вынудив Советский Союз избрать оборонительный внешнеполитический курс. Во-вторых, сохранение объединенных по этническому признаку группировок в партийных организациях национальных республик. И это все более убеждало власти, что коренизация только усиливает националистические настроения, и в результате не националисты «сменят вехи» и перейдут на сторону коммунизма, а совсем наоборот, на позиции национализма перейдут коммунисты. Национал-коммунизм может превратиться в националистический коммунизм.
Как уже было отмечено, и Сталин, и Ленин считали национализм идеологией, опасной тем, что она маскирует свою суть, идеологией, которая позволяла выразителям враждебных пролетариату классовых интересов создавать единый национальный фронт. Коренизация была разработана для того, чтобы нейтрализовать этот потенциал национализма, предоставив нациям определенные «формы» национально-государственного устройства. Однако через десять лет Сталин признал, что на Украине эта политика потерпела крах: «Я говорил о живучести пережитков капитализма. Следует заметить, что пережитки капитализма гораздо более живучи в области национального вопроса, чем в любой другой области. Они более живучи, так как имеют возможность хорошо маскироваться в национальном костюме»17.
Русские в Советском Союзе всегда были «неудобной» нацией — слишком большой, чтобы ее проигнорировать, но в то же время и слишком опасной, чтобы предоставить ей такой же институциональный статус, какой был у других крупных национальностей страны. Ленин и Сталин очень хорошо понимали, что русские представляют для советского единства исключительно опасную угрозу, и именно поэтому настояли на том, чтобы русские не имели ни собственной полноправной национальной республики, ни всех прочих национальных привилегий, которые были даны остальным народам СССР. С 1913 и до середины 1922 года Ленин и Сталин тесно сотрудничали, разрабатывая советскую национальную политику и ее постулаты, а потому их можно по праву считать создателями империи положительной деятельности. Ленина беспокоило только то, что может быть создан отдельный, чисто российский ЦИК, который станет инструментом защиты узкороссийских интересов и таким образом возникнет ситуация, при которой в Москве будут два центра власти. Если позволить себе анахронизм, то можно сказать, что его беспокоило, что может сложиться ситуация, которая позволила Ельцину бороться против Горбачева. Сохраняя РСФСР, вместо того чтобы создать СССР, Сталин не собирался усиливать позиции русских, больше всего он также боялся отдельной русской республики.
Империя положительной деятельности была основана на представлении, что этничность — это исторически обусловленное явление и не является неотъемлемой частью человеческой природы. Поэтому этническими чувствами легко манипулировать. Национализм представлял собой попытку такого манипулирования. Советская национальная политика была стратегией и своего рода воспитательной мерой, направленной на то, чтобы советское население отбросило общепринятое представление о примордиальности и неизменности наций и усвоило большевистские социологические представления о них. А большевики считали, что существование нации обусловлено историей и обстоятельствами. Коммунистическая партия, как и раньше, считалась авангардом советских наций.
В империи положительной деятельности русских отождествляли с государством, им было приказано пожертвовать своими национальными интересами и отказаться от проявления национальной идентичности — и все для того, чтобы сохранить многонациональное государство. Поскольку Советское государство было социалистическим и интернациональным, то и русская национальная идентичность теперь все чаще определялась как социалистическая и интернациональная. Следовательно, русская национальная идентичность оставалась невыявленной частью советского целого. В 30-е годы русские, живущие за пределами РСФСР (а теперь их национальная идентичность постоянно поддерживалась государством), стали играть такую же объединяющую роль, какую в прежней системе играли нерусские. Русский народ, русский язык и русская культура стали служить объединению Советского Союза.

Литература
1. Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923—1939 / Т.Мартин; [пер. с англ. О.Р.Щёлоковой]. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) Фонд «Президентский центр Б.Н.Ельцина», 2011. — 855 с.: ил.
2. Биишев А.Г. Нация и национальная политика. — Уфа: Китап, 1995. — 129 с.
3. Валеев Д.Ж. Национальный суверенитет и национальное возрождение. — Уфа: Китап, 1993. — 160 с.
4. Кондратьева Т. Кормить и править: О власти в России XVI—XX вв. / Пер. с фр. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2006. — 208 с.
5. Нугуманов М.М., Шакиров И.А. Механизмы межнационального согласия // Межнациональные отношения в Башкортостане: исторический и социально-культурные аспекты: материалы межрегиональной научно-практической конференции. — Уфа: РИО РУНМЦ МО РБ, 2011. — С.142—146.

Искандер Шакиров